[B]ноябрь, 30-е.[/B]

"Мысль изреченная есть ложь"
А слово сказанное душой - всегда правда.
Абсолютная правда.

Сегодня опять на проспекте Кирова звучала душа.
Она пела, эта душа.
Уже старым, потрескавшимся,
но красивым и проникающим голосом.
Последний день ноября легкими снежинками
и слабым морозцем разлегся на проспекте.
Посреди этого немного хмурого дня,
Посреди этого проспекта,
Посреди Саратова
сидел пожилой мужчина на тряпочном раскладном стульчике,
и играл на баяне,
в тряпочных перчатках, из которых торчали пальцы,
играл с закрытыми глазами
и пел.

Еще как пел.
На нем все та же коричневая куртка, ей лет сто уже.
Все та же кепка с козырьком на голове, ей тоже сто лет.
И у него вся та же душа, которая вечная и которая поет,
Которая не врет и которая беззащитная.
Слепые - они же беззащитные.
Перед ним лежал футляр от баяна, на нем стоял ящик с прорезью - для монет.

Монеты бросали люди.
Которые слышали его душу.
Монеты бросали дети,
Которым деньги давали взрослые.
Много детей.
Они осторожным шагом подходили к поющему,
С осторожным удивлением заглядывали в его слепые глаза,
Им обязательно надо было заглянуть в слепые,
так красиво и тоскливо поющие глаза.
Они прямо настойчиво заглядывали в них,
смотрели, бросали денежку в прорезь ящика
И быстрым шагом отбегали.
Подходили остерегающимся шагом, а отходили - быстрым.
Отходили с каким-то приобретенным тайным знанием.
Взрослые привычно воспринимали поющего слепого.
Дети же чувствовали в нем какое-то непонятное чудо,
Встретить чудо на ноябрьском проспекте - не каждому же дано.

А чудо было.
Беззащитная слепая душа пела проникновенно,
Пела до костного мозга, до синих жил.
И растекалась по плиткам проспекта,
Обхватывала людей,
тревожила,
обнимала,
целовала всех.
Ведь если ты слеп и если ты поешь,
значит, ты - обнимаешь и целуешь именно всех.
Детей это ошарашивало,
Взрослые были более привычны,
Привычны проходить мимо,
Бросая, или не бросая монетку.
Взрослые, почему-то, всегда проходят мимо.
Даже мимо поющей души.

Я подумал,
вот сейчас именно,
в этот миг этого холодного дня
главное и великое, что есть на этом проспекте,
это не нагромождение домов, витрин, бутиков и салонов, асфальта и бетона,
это не текущая мимо тебя река человеческих тел,
главное - эта поющая душа,
поющая - навстречу другим душам,
и чудом было,
что кто-то её слышал и обнимал её взаимно.

Георгий устал,
Встал покурить.
Невидящее лицо было направлено на противоположную сторону проспекта.
Я посмотрел туда - там был Макдональдс.
За стеклянными стенами,
На стульях с металлическими блестящими спинками
Сидели люди, много людей
И оживленно и весело жевали.
А за спиной у Георгия огромными, с его половину роста, была вывеска - ШУБЫ.

Уходить собрался Георгий,
стал собираться.
Ему помогала полная, в роговых очках, с крупно-картошечными чертами лица, такая же пожилая женщина.
Я спохватился, подошел и купил у неё диски Георгия Саратовского.
Георгий, не видя, тихим усталым голосом спросил, сколько купили.
Два - сказала она ему - "Романсы" и "Не боли душа".
Георгий удовлетворенно кивнул.
Его Душе хотелось быть услышанной.

Спасибо, сказал я.
Сказал больше женщине,
но и он услышал, надеюсь.

Мне тоже стало зябко
и я ушел искать тепло.



Ведь каждая душа может петь?
- спросил я себя.
Спросил не вопросом даже,
а утверждая...

• 
• 
•